— И что?

— Я… э-э… в разговоре упомянул что-то о своих планах превратить Арракис в планету-тюрьму. И Фенринг…

— Что именно вы сказали ему? — перебил Хават.

— Что именно? Ну… это было достаточно давно, и…

— Милорд барон, если вы хотите использовать меня с максимальной эффективностью, вы должны снабжать меня соответствующей информацией. Разговор записывался?

Лицо барона потемнело от гнева.

— Ты ничем не лучше Питера! Я не люблю, когда…

— Питера у вас больше нет, милорд, — напомнил Хават. — Между прочим, что именно с ним случилось все-таки?

— Он стал чересчур фамильярным и слишком многого от меня хотел, — объяснил барон.

— И вы меня уверяли, что не бросаетесь полезными людьми, — заметил Хават. — Вы хотите тратить мои силы на угрозы и увертки?.. Итак, мы остановились на том, что вы сказали графу Фенрингу.

Барон медленно взял себя в руки. Ну, придет еще время, думал он, припомню я тебе твои манеры. Да. Ох и припомню!..

— Минуточку… — проговорил он, вспоминая беседу в приемном зале. Он мысленно представил себе шатер тишины — это помогло.

— Значит я сказал что-то вроде: «Уж Император-то знает, что немного насилия и убийств всегда шло на пользу делу. Я имел в виду потери в рабочей силе». А потом я сказал что-то насчет возможных вариантов решения арракийской проблемы — и что каторжная планета Императора вдохновила меня на попытку состязаться с ним в организации подобного учреждения…

— Ведьмина кровь! — выругался Хават. — А что Фенринг?

— Тут-то он и начал спрашивать меня о тебе.

Хават откинулся на спинку кресла, прикрыл глаза.

— Вот, значит, почему они начали так следить за Арракисом, — проговорил он. — Что ж, сделанного не воротишь. — Он открыл глаза. — Сейчас Арракис наверняка набит шпионами. Два года!..

— Но не могло же мое вполне, кажется, невинное замечание…

— В глазах Императора ничего «невинного» не бывает! Какие распоряжения вы отдали Раббану?

— Я всего лишь велел ему научить Арракис бояться нас…

Хават покачал головой.

— Теперь у вас осталось только два выхода, — сказал он. — Или перебить местных жителей — истребить всех поголовно! — или…

— Уничтожить всю рабочую силу?!

— Если, конечно, вы не предпочитаете, чтобы Император и те Великие Дома, которые он сможет привести за собой, пришли сюда и выскоблили Джеди Прим, как пустой черепок!

Барон некоторое время смотрел на своего ментата.

— Он не посмеет! — сказал он наконец.

— Вы так думаете?

Губы барона дрогнули.

— А… второй выход?

— Отрекитесь от своего любезного племянника, барон. От Раббана…

— Отре… — Барон осекся и уставился на Хавата.

— Не посылайте ему больше пополнений. Вообще никакой помощи. Не отвечайте на его запросы — только в том смысле, что-де вы прознали, как жестоко он управляет Арракисом, и намерены исправить дело — так скоро, как будет возможно. А я обеспечу перехват нескольких посланий императорскими шпионами.

— Но как же Пряность, доходы, как…

— Требуйте с него положенные поступления в казну, но будьте осторожнее в формулировках. Требуйте фиксированные суммы. Мы можем…

Барон поднял руки ладонями вверх.

— Да как же я могу быть уверен, что этот хорек, мой племянник, не…

— Разве у нас нет больше шпионов на Арракисе?.. Вот и скажите Раббану — или он будет выполнять ваши требования по поставке Пряности, или вы его смените.

— Я знаю своего племянника, — хмуро возразил барон. — Он после этого только усилит давление на население.

— Разумеется! — перебил его Хават. — А нам и нельзя резко прекращать это давление! Все, чего вы хотите, — умыть руки. И пусть Раббан устраивает вам вашу Салусу Секундус. Не нужно даже посылать туда заключенных: к его услугам все местное население. Если Раббан тиранит народ, чтобы добыть столько Пряности, сколько вы требуете, Император вряд ли станет подозревать, что у вас есть иные причины. Пряность — вполне достаточный повод, чтобы поджаривать на медленном огне всю планету. Разумеется, барон, вы — ни словом, ни действием — не покажете, что есть и другая причина.

Барон не сдержал восхищенной нотки в голосе.

— Ах, Хават, и хитер же ты! А как нам потом воспользоваться плодами усилий Раббана?

— Это как раз самое простое, барон. Ежегодно повышайте — ненамного — план по Пряности. Вскоре ситуация станет критической, производство упадет. Тогда вы сможете снять Раббана и лично отправиться на Арракис… чтобы исправить положение.

— Все так, — сказал барон. — Но должен признать, все это начало меня утомлять. Я готовлю другого… кандидата, который управлял бы Арракисом.

Хават разглядывал жирное круглое лицо. Затем старый воин-шпион медленно покивал:

— Фейд-Раута. Вот, значит, в чем причина всех этих притеснений. Вам тоже не занимать хитрости, мой барон… Пожалуй, мы можем объединить оба плана. Да. Ваш Фейд-Раута придет на Арракис как их спаситель и сможет завоевать популярность.

Барон улыбнулся, а про себя подумал: Любопытно, а как все это вписывается в собственные планы Хавата?

Хават, видя, что разговор окончен, поднялся и вышел из кабинета, задрапированного красной тканью. Он думал. Слишком много неизвестных: в каждом расчете по Арракису — неизвестные. В частности, этот новый религиозный вождь, о котором сообщал скрывавшийся среди контрабандистов Гурни Халлек — этот Муад'Диб или как его там…

Может, не стоило советовать барону оставить их религию в покое, дать ей распространяться как ей угодно — даже среди населения впадин и грабенов… — сказал он себе. Но, с другой стороны, угнетение ведет к подъему религиозных чувств, это общеизвестно…

Он припомнил, доклады Халлека по фрименской боевой тактике. А ведь тут за версту пахнет самим Халлеком… и Айдахо… и даже им, Хаватом…

Может быть, Айдахо спасся? — подумал он.

Но это был пустой вопрос. Он не задумывался, а не мог ли выжить сам Пауль: он знал, что барон убежден в смерти всех Атрейдесов. Бене-Гессеритская ведьма была орудием барона — тот сам признал это. А это значило конец для всех — даже и для ее сына.

Какую же ядовитую ненависть питала она к Атрейдесам! — подумал он. Почти точно такую, какую питаю я к барону. Но сумею ли я нанести столь же смертельный и окончательный удар?

Глава 3

Пауль Муад'Диб вспомнил, как ел пищу, обильно сдобренную Пряностью. Он ухватился за воспоминание — это была зацепка: держась за него, он понимал, что сейчас видит сон.

Я — театр, где развиваются события… — думал он. Я — жертва неполного видения, жертва сознания расы и ее ужасной цели…

Но он не мог отделаться от страха, что как-то превысил свои силы и затерялся во времени, так что смешались будущее и настоящее… нельзя было отличить их друг от друга… Это походило на расстройство зрения и проистекало — он понимал это — от постоянной необходимости сохранять пророческие видения в памяти; а память сама по себе неотъемлемо принадлежала прошлому.

«Чани приготовила мне поесть», — сказал он себе.

Но Чани была далеко на юге, в холодной стране с горячим солнцем, ее тайно переправили в один из новых укрепленных сиетчей вместе с их сыном, Лето Вторым.